Russian Restricted Area

Сегодняшняя Пуджа посвящается Шри Калки, Мне, и Я собираюсь рассказать вам о своей Жизни.

 

По истечении времени я осознал, как великолепна, удивительна, насколько она захватывающая, как много деталей в ней и насколько она важна. И также вам необходимо осознать, что ваши жизни ничем не отличаются от Моей. И это очень важно чувствовать и осознавать сегодня.

 

Я собираюсь перенести вас назад, во времена перед Моим рождением.

 

Врачи сказали моей матери, что у неё определённо не будет больше детей. У неё был мой брат и никаких больше детей в будущем. Поэтому мои родители удочерили мою сестру.

Затем в 1956 году мои родители поехали отдыхать в Западный Сассекс, в Элмер [прибрежная деревня в округе Арун в Западном Сассексе]. В июле-августе этого года я был зачат, через 9 лет после рождения моего брата. Можно сказать, это было чудом. Возможно, я ждал, когда они поедут в Элмер. Будучи в Элмер, они купили участок земли и построили наш прекрасный дом, который стал убежищем для меня. Затем 14 мая 1957 года я родился.

 

Мой отец записывал много фильмов на камеру, и они хранились на чердаке, и мой брат перезаписал их на диски. Он дал мне эти диски и сказал, что я должен посмотреть их, потому что: “Ты осозна́ешь что-то о себе, посмотрев их”. Я посмотрел эти диски: как родился мой брат, потом сестра присоединилась к нашей семье и затем неожиданно появился этот младенец, которого звали Ник. И вибрации поменялись полностью [Ник смеётся]. Я был полностью поражён, я был просто шокирован.

 

Итак, я родился в Бекенхэм, или Кройдон, который сейчас стал частью Лондона. Но в 1957 году он не был ещё его частью. В возрасте 3-х лет Мать появилась передо мной; конечно, в то время я ещё не знал, кто такая Мать. Но я испытывал удивительное чувство, я не испугался, мне не было страшно, я просто чувствовал себя потрясающе. Для маленького ребёнка это было бы шоком. И я рос как обычный маленький мальчик, носил шорты. Затем я пошёл в школу, что было для меня сильным потрясением. Мне было 5 лет, в то время дети шли в школу с пяти лет. Сейчас они начинают учиться с 4-х лет. Это действительно было большим шоком для меня.

 

Мой отец содержал печатное издательство и работал в Лондоне в своей компании. Я проводил свои дни дома до школы с матерью и своим дедушкой.

Мой дедушка был удивительным человеком. Он был наполовину швейцарец, наполовину немец. (Так что я частично немец и швейцарец, что я бы назвал большим преимуществом. Я бы не хотел быть чистокровным англичанином, это уж точно.) Он был очень традиционен. Моя мать всегда готовила ему завтрак, а на обед у него обязательно был суп и основное блюдо, и всё это подавалось в столовой за обеденным столом; я обычно сидел на стуле рядом с ним.

И он брал меня с собой везде, я был со своим дедушкой везде, но у него была больная правая нога. Моя мать всегда кричала ему вдогонку: “Не забудьте поставить машину на ручной тормоз!” [Ник смеётся]. Когда он останавливался у светофора, ему обязательно надо было поставить автомобиль на ручной тормоз.

 

Дом в Элмер был построен. И я всегда выезжал с дедушкой в Элмер по пятницам утром раньше всех членов семьи, чтобы открыть дом. По пути туда мы всегда останавливались у ресторана «Браун Хаус». У меня всегда была одна и та же еда: запечённая курица с овощами и картошкой и ванильное мороженное в вафельном брикете. Это была идеальная жизнь. Если бы смотрели это как кино, мы подумали бы: “О, как чудесно”. Я помню его серый Ровер с деревянной панелью управления и я чувствовал себя очень хорошо.

 

Но когда Я начал ходить в школу, Я осознал, что у меня проблема с обучаемостью: я ничего не мог усвоить из того, чему меня учили. К тому времени, когда мне исполнилось 6 лет, я был загружен дополнительными занятиями. Я ходил в школу пешком один около мили. В возрасте 6 лет, представляете.

 

Я помню один день, когда я вернулся со школы, моя мать сидела на ступеньках перед входной дверью. Она взяла меня за руку, обняла и сказала: "Дедушка умер". И я был полностью разбит, потрясён…

Я очень быстро понял, что жизнь несправедлива. Как такое могло случиться? Почему такое бывает? [У Ника слёзы] (Это очень эмоциональный день.) Мой ангел-хранитель ушёл. Моим единственным спасением были поездки каждые выходные с апреля по октябрь в Элмер, пребывание на берегу моря и в нашем прекрасном доме. Но я не любил возвращаться в Бекенхем, мне там не нравилось.

 

Я не мог вынести жизнь с необходимостью ходить в школу, с её ограничениями, инструкциями, правилами.

Наконец, мои родители решили переехать в Вейбридж, в Сари, и они купили большой дом с 7 спальнями. Возможно, это было одно из самых престижных поместий в Англии в Сент-Джорджес-Хилл [Один из самых эксклюзивных жилых районов за пределами Лондона]. Меня отправили в колледж, который назывался «Сент-Джордж». И Я быстро понял, что жизнь здесь будет адом.

После первого года обучения меня оставили на второй год, так как по успеваемости я был на последнем месте по сравнению с другими детьми. Все мои друзья перешли в следующий класс, я остался с новыми мальчиками. К концу следующего года я ничему не научился и меня оставили ещё раз на второй год. И опять все мои друзья перешли в следующий класс, а я остался с новыми детьми. Это очень деморализовало меня. Я не мог читать, я не мог писать, считать. Я получил два балла из ста в тесте за то, что я  написал своё имя и дату вверху формы и всё, потому что я не мог прочитать вопросы и, соответственно, ответить на них. Результаты экзаменов вывешивали на доске, и моя фамилия всегда была последней, и все смеялись. И был один учитель по английскому языку, у которого обычно ученики читали вслух перед всем классом. И все мальчики говорили: “Пусть Бёррин почитает, а мы засечём, сколько времени ему понадобится, чтобы прочитать одно предложение”. Я знаю, что говорил вам об этом раньше, что этот учитель умер в том же году, потому что всё это было очень ужасно и отвратительно, то, что он делал.

Я чувствовал, что мне надо было как-то выживать; каждое утро я воровал деньги у своего отца, когда он был в душе. Мне надо было поймать первый поезд в школу в 6:15, чтобы успеть взять тетради у других учеников, которые жили в школе и, пока они завтракали, списать домашнее задание, и за это я платил им шиллинг или два. Вернув их тетради на место, я шёл в в класс. Всё это продолжалось почти год. Это была католическая школа. Но в одно утро, когда я переписывал задания, кто-то дотронулся до моего плеча. Это был школьный священник. Он спросил: "Бёррин, что ты делаешь?" Я сказал, что списываю домашние задания, потому что не могу их сделать сам. Он забрал у меня тетради и ответ к директору. Я объяснил, что я делаю. Что я брал без спроса деньги у родителей каждый день, приезжал первым поездом в школу, чтобы успеть списать домашнюю работу у тех, кто здесь живёт, и я платил им за это. Директор схатился за голову руками и произнёс: "Мы упустили тебя”. Затем он добавил: "Как это возможно, что ты очень хорошо играешь в футбол, регби, крикет, хоккей, теннис, но ты не можешь ни читать, ни писать?” Я ответил: "Я не знаю почему".

Вернувшись домой, я рассказал всё родителям. И мы вместе приехали к директору. Он сказал, что я не должен оставаться в этой школе, и мои родные должны найти другую специальную школу для детей с проблемами обучения. Я остался доучиваться в этой школе летний период, но мне не надо было делать домашнюю работу. В каком-то отношении директор понял ситуацию, и это было хорошо.

В течение того лета мои родители, Господи, нашли школу для трудных детей. Но эти дети не были теми детьми с трудностями обучения. У некоторых из них были проблемы с поведением, у других были физические отклонения, а кто-то был как ненормальный, немного сумасшедший. Школа находилась в городе Уитни, недалеко от Оксфорда.

Я помню поездку туда, встречу с директором. Практически у меня не было выбора, и мои  родители определили меня в эту школу. Я не знал, чего мне ожидать. Конечно, я оставался ночевать у друзей и раньше без своих родителей, но это было не более чем на несколько дней вне дома.

 

Итак, меня отвезли в эту школу-интернат в сентябре. И нам сказали, что у нас будет один выходной в четверти, когда мы сможем поехать домой и всё. Нам не разрешалось звонить родителям со школы. Единственный телефон, с которого мы могли звонить, был в четырех милях от школы. Но нам разрешалось писать родителям. Я действительно не знал, чего ожидать. Меня поместили в комнату общежития с ещё восьмью мальчиками, среди которых были два мальчика на год старше нас в качестве капитанов общежития. И в первую же ночь с наших кроватей стягивали простыни трижды и мы были обстреляны водяными бомбами. Это было грубое пробуждение в британской викторианской школе для трудных детей.

Запугивания были жёсткими, они никогда не прекращались, ни на один день.

Довольно часто по воскресеньям они привязывали мальчиков за руки к раме окна и избивали мокрым полотенцем до крови. Каждый вечер, когда мы собирались спать, они приходили и атаковали нас. К счастью, большинство старших мальчиков не трогали меня, потому что я хорошо играл в футбол. Я чувствовал, это было благословение. И ещё я увлекался музыкой. И многим из них нравилась музыка в жанре Соул.

Я тоже увлёкся соул музыкой, чтобы подружился с ними. И  они приглашали меня к себе в комнату, и мы слушали Бари Вайт, Шай Лайтс, братьев Эшли и др. Таким образом я пережил этот первый год.

 

У моих родителей был Роллс-Ройс. И я помню поездки назад в школу по воскресеньям, и мы обычно слушали Пола Саймона, его "Мост над бушующей водою" и Нила Янга, моих спасителей, можно сказать.

 

На следующий год мы заняли их [старших мальчиков] место, была наша очередь доставлять неприятности младшим. Мы могли стать как они, хулиганами. Я помню первую ночь, когда мальчики моего года избили младшего по возрасту и нас всех привели к директору. И директор спросил, кто сделал это. Некоторые мальчики признались и их били деревянными палками по мягкому месту.

После этого происшествия я собрал своих ребят вместе. Нас было всего 19 человек. (Школа была небольшая, в ней училось 110 мальчиков.) Я сел и спросил их: “Нравилось ли вам, когда нас били каждую ночь, когда наши кровати переворачивали вверх дном, хлестали? Мы можем остановить это, и больше никогда не делать”. Многие из них возмутились: "Нет, мы прошли через это, это всегда было так, и мы должны так поступать," — "Хорошо, но я не собираюсь участвовать в этом". В следующие 24 часа они подошли ко мне и сказали: "Ты прав, мы не можем это делать".

Поэтому мы никогда не трогали младших, не бросали водяные бомбы в их кровати и т.п., и мы все подружились. И это было довольно занятно, потому что я всегда был там главным. Я всегда был босс. Всегда сидел сзади у окна, за лучшей партой. Но я был очень справедливым, и мне нравилось это положение. Мне всегда нравилось быть человеком, на которого можно было положиться, который помогал решать проблемы каждого.

После этого школа стала сносной, мы сделали её более гармоничной. Сейчас, если вы посмотрите на эту школу, там учатся 700 учеников, и её расширяли и расширяли. Это очень особенная школа. Я учился в там с 12 лет до 17.

 

Вы должны осознать, что вы 24 часа в сутки с этими мальчиками, и больше некуда идти, И в комнате, где вы спите, находятся ещё 8 человек, вы должны быть в состоянии ладить с каждым,  работать вместе, вы должны победить эту систему, вы должны работать вместе, вы должны быть сильными, а также вы должны быть очень независимыми. (Говорят, что мальчики, которые закончили школу-интернат не становятся хорошими мужьями, потому что они очень независимые.) Это позволило мне чувствовать себя намного взрослее.

 

Так как мои родители были богатыми, они могли приезжать довольно часто и останавливаться в отеле. Они купили небольшую лодку с парусом для меня, когда мне было 12 лет. В первый год обучения в этой школе мой отец сказал: "Я куплю тебе парусник, и мы сможем держать его пришвартованным недалеко от школы. Так что мы сможем использовать его, и ты сможешь наслаждаться". Это было как награда за то, что я согласился пойти в эту школу.

Это было замечательно. Я всегда любил парусники, лодки. С того времени, когда я был ребенком, я катался на лодках в Элмере. Я люблю море. Для меня море — это удивительное  место. Учиться, как ходить под парусом, знать, что ветер и волны делают, чувствовать течение, учиться тому, что действительно важно в жизни. Но в конечном итоге из Оксфорда пришёл профессор и сказал, что у меня дислексия, и я подумал: слава Богу, что у этого есть название и теперь я буду в порядке.

И он был потрясающим человеком, мистер Хейс. Он приходил каждую неделю и в начале он сказал мне, что не будет учить меня читать: “В этом нет никакого смысла, я собираюсь говорить с тобой о жизни”. Он рассказывал мне о жизни, и я действительно наслаждался этими часами, потому что я никогда ни с кем не говорил о жизни, о том, что человек чувствует; [он рассказывал] о том, каково ему было в армии.

И он сказал администрации школы, что "этот бедный мальчик потерял уверенность в себе. Он подавлен". Я бы сказал, что все трудности школы и совместное проживание [с теми детьми] — и этот профессор — возродили мою уверенность в себе, сделали меня независимым и сильным человеком.

 

Когда я закончил школу, у меня было чувство, будто я вышел из тюрьмы — по правде говоря, это было настолько плохо. Я почувствовал себя свободным. Я сдал на права, у меня была машина, много девушек, потому что им нравились парни, у которых были машины. И я каждый вечер проводил в баре, и вы знаете, это было замечательно. Но мне не нравилось находиться дома, потому что мой отец становился алкоголиком, а у моей матери были романы на стороне. Поэтому я подружился с другой семьёй, и я практически жил у них всё время. Я помню, в какой-то раз эта мама спрашивала о Боге — о Иисусе — потому что она думала, что я знаю много об Иисусе; и, конечно, вы в курсе этого. Но вы помните — когда мне было 5, 6, 7 лет, когда бы я не заходил в какой- нибудь соседский дом в Элмере, они все вставали, отдавали мне честь и произносили: "Мистер Дидди, сэр!" Я не имел никакого понятия, что это значит — "мистер Дидди, сэр" [слово "сэр" здесь произнесено на детский манер — "са!"]. Но видимо им нравилось слушать, когда я разговаривал. Я имею ввиду, что, определённо, даже в том возрасте у меня были способности хорошо общаться.

Итак, я закончил школу и наконец пошёл на курсы управления  розничной торговли  при Дебенхамс в Гилфорде. И Я закончил этот курс, потому что он было очень практичным, он был о том, как представлять вещи и, знаете, как маркировать; он был практичным, поэтому это было легко. Но в конце курса я понял, что большинство менеджеров было в возрасте 40-50 лет, а мне было примерно 18 лет.

И я решил переехать и устроиться на работу в Лондон. В итоге я устроился на работу к приятелю Гектору на улице Риджент, которая в центре Лондона. После этого я перешёл во французскую компанию «Пьер Кардан», и там было нормально; но потом я решил найти работу получше. И в конце концов я получил работу в действительно крупной компании по производству мужской одежды — «Гизес» [Geysers], которая была как Vogue, и, знаете, владелец компании звал меня "Елбоус Бёррин" [дословно: локти Бёррина], потому что я всегда находился у дверей, ожидая клиентов, чтобы получить максимальные комиссионные. И ему я очень нравился, и он всегда брал меня с собой, когда закупал одежду для магазина, потому что он чувствовал, что у меня есть чутьё на то, что будет хорошо продаваться. И в конце концов они сделали меня менеджером. Ну, нас в магазине было всего трое, и они тоже делали что-то вроде менеджерской работы. Затем через какое-то время я спросил: "Могу ли я стать партнёром?" Но он не хотел иметь никаких партнёров.

Будучи ребёнком, я был во многих ресторанах и барах, потому что это то, что делали мои родители. Я часто говорил им, что, например, "бар находится не в том месте. Если бы они переместили его туда, поближе к кухне, они заработали бы больше денег". И мой отец удивлялся: "О чём это он говорит?"

И у меня была идея открыть винный бар или ресторан. Мне было 21, когда мои родители переехали из Вейбридж в Олдвик на Бэрэк Лейн недалеко отсюда. Я уволился с работы и переехал в дом родителей. Я поискал в Честере и в конце концов я купил старый действующий китайский ресторан «Добрая Земля» [Good Earth] на Саус-стрит; сейчас это «Пицца-Экспресс». Через несколько месяцев я открыл ресторан гамбургеров в американском стиле на 75 мест. Это был большой ресторан. У меня был партнёр. Этот ресторан был невероятно успешным с первого дня работы. По вечерам в пятницу и субботу мы готовили около 220 заказов. Сначала я работал метрдотелем и барменом, затем я уволил шеф-повара, и стал сам шеф-поваром. Я готовил каждый день. Я держал этот ресторан 3 года, затем продал его и заработал много денег. Но это было очень интересно, потому что это опять касается работы с людьми, которых вы знаете. В субботу вечером у нас было 10 или 11 официантов, пятеро на кухне, 3 бармена. Это была суматоха. Довольно часто нам приходилось закрываться. Мы открывались в 18:00 и закрывались в 21:30, мы не могли принимать больше людей. Это было удивительно, это было что-то, чего никогда не видели в этом районе. И все говорили о моём ресторане. Это было здорово. Но это была действительно тяжёлая работа.

 

Затем я переехал в Лондон и встретился со старым другом, с которым познакомился в школе, когда нам было по 8 лет. И мы тогда часто говорили друг другу, что мы сделаем что-то в будущем. И мы решили купить дом вместе.

Мы нашли старый полуразрушенный дом и купили книгу о том, как реставрировать дома и делать пристройки. И мы отстроили этот дом. И он всем понравился, мы продали его и заработали много денег.

Тогда мы создали свою компанию «Азенкур пропэртис», потому что мы хотели выиграть битву, понимаете, — битва, лук и стрелы, Азенкур [одна из битв Столетней войны от 25 октября 1415 года на севере Франции около деревни Азенкур]. Вы должны знать об этой битве, это очень важная битва, состоявшаяся в день святого Криспина.

Давайте я расскажу вам об этой битве. У англичан были большие луки, ну, вы знаете, что такое большой лук [дословно: "длинный лук"]. А у французов были арбалеты. У англичан было несколько сотен солдат, а у французов — тысячи. Но, конечно же, большие луки стреляли на много дальше, так что французы были побеждены довольно быстро. Поэтому, я чувствовал, что "Азенкур" — хорошее название, мощное, не английское.

В любом случае, следующие 7-8 лет мы занимались реставрация и продажа домов. И мы очень преуспели в этом деле. Нас называли Wham! [«Уэм!» — муз.группа-дуэт]. У нас были машины: [Volkswagen] Golf GTI, Ford XR3i, Mercedes Cosworth, Porsche 911, SC (спортивное купе), Ferrari Boxer, Suzuki Jeep.

У нас были 2 потрясающих квартиры в Баттерси у реки [Баттерси — расположенный на берегу Темзы жилой район южного Лондона]. Мы отлично проводили время.

Это было удивительно: всё, что мы делали, приносило деньги. Также мы основали компанию под названием «Мизон Плюс» [Mison Plus], которая существует до сих пор; мы производили продукты питания, которые продавали в универмагах Harrods [«Харродс»] и Selfridges [«Селфриджес»] [2 крупнейших универмага в Лондоне]. Ещё мы организовывали званные обеды для известных людей, а также мы были менеджерами музыкальной группы. Это всё было просто удивительно, ну, иметь все эти деньги. Это было здорово.

Мы любили музыку. У нас был дом недалеко от города Хоршун, в местечке под названием Лоуэр Бидин [Lower Beeding], который мы могли использовать, когда хотели. В нём было 4 спальни и три гаража, которые мы перестроили под музыкальную студию, где мы играли и репетировали. Я и моя группа с нашими девушками приезжали туда, мы готовили барбекю и играли всю ночь, это было потрясающе, великолепно.

В то время я никогда не работал слишком много. Приходил на работу в 11 утра уходил в 3 часа дня. Затем готовился, чтобы пойти куда-то вечером. И я задавал себе вопрос: как такое возможно? Но где-то внутри себя я всегда чувствовал, что я всё это потеряю. К чему я и был готов, меня нисколько не беспокоило, что это может произойти.

 

В конце 80-х процентные ставки выросли с 8 до 16% за 24 часа. У нас было много недвижимости. После жилой недвижимости мы занялись коммерческой недвижимостью. И многие коммерческие помещения мы сдавали в аренду различным компаниям. Эти многие бизнесы обанкротились. И мы перестали получать деньги за аренду и не могли заплатить банку кредит. Так что мы задолжали банку миллионы фунтов. Но благодаря моей предусмотрительности, мы создали совместное предприятие, и нам удалось сделать акцент не на нас, а на них [на партнёров]. Потому что я оформил как-то очень у́мно с юридической точки зрения наше соглашение о сотрудничестве. И нам повезло с тем, что не пришлось выплачивать банку слишком много денег.

 

Один из гитаристов, который присоединился для игры к одной групп, сказал: “Ник, ты не очень счастлив”. Я ответил: "Да". Все деньги, все эти вещи не сделали меня счастливым.

И — я знаю, что уже говорил это вам — всё изменилось одной ночью, когда я оказался в прекрасном ресторане под названием «Ле Капри́с» [Le Caprice] на Пикадилли [одна из самых широких и оживлённых улиц в Вестминстере]. И ещё я за свою жизнь встречал много известных людей, но это немного другая история.

В общем я был в одном ресторане с кучей друзей, мы сидели за большим столом, пили шампанское и ели. И я задумался: во всём этом нет ничего интересного. И народ начал спрашивать, ну, вы знаете, что-то наподобие: "В чём, дело, что случилось?" Я сказал: "Не знаю, я просто не хочу больше разговаривать. С меня хватит". Я встал, вышел из этого ресторана и никогда не вернулся к тем друзьям. И затем я потерял всё.

 

Но в то же время один парень дал мне Реализацию, и через несколько месяцев я впервые увидел Мать в аэропорту Хитроу, ну, вы итак знаете эту историю: как Мать шла через толпу, а я отступал всё дальше до пор, пока мне было некуда деться. И затем Мать, можно сказать, взяла меня под своё крыло. И сейчас для меня это довольно занятно, потому что в данный момент я работаю над «Вне Всякого Сомнения Иерусалим — Золотой Город». И Мать в течение многих лет хотела, чтобы я прочитал эту книгу; и вот я читаю её сейчас и думаю: "О Боже — я уже был тем, кто Я есть сейчас тогда". Но Мать очень умно позаботилась о том, чтобы я вроде как не понял. И когда я становился Матерью — о'кей, я могу это сделать для вас и сейчас — я смотрел вниз и видел Стопы и Ладони Матери;  но я просто думал, ну, что мне разрешили делать это на короткое время, что это было неким даром от Бога, потому что у меня была дислексия. Я не осознавал, что на самом деле я был частью этого. Но когда я сейчас вновь перечитываю «Вне Всякого Сомнения Иерусалим — Золотой Город», я вижу, кем Я был даже тогда.

Я осознал, что время, проведённое с Матерью, — а осознал я это только в пятницу (...пятница была вчера [полуутвердительная интонация]; такое ощущение, будто это было год назад) — что, если посмотреть на всю ту разнообразную работу, которую Мать давала мне, — будь то доставка светильников в Индию, руководство индийским туром, организация мероприятия в Королевском Альберт-Холле или поездка в Россию — я осознал (и в будущем я больше осозна́ю всё об этом), что выполняя её, я стал теми Божествами, которыми являюсь сейчас, чтобы выполнить те задачи для Матери.

Итак, одна вещь, которую вам нужно осознать, заключается в том, что моё Осознание никогда не прекратится. Я никогда не доберусь до места назначения, пока не покину этот мир, эту Землю. И вам нужно быть такими же; просыпаясь каждый день, вы должны осознавать, что вы никогда не завершите это путешествие, оно никогда не закончится, потому что ещё так многому нужно научиться, многое нужно понять. Поскольку это так велико, это делает вас скромными, заставляет вас осознавать, что то, частью чего мы являемся, настолько велико, настолько масштабно, настолько невероятно, что вы должны идти вперёд каждый день, осознавать больше каждый день и оставаться скромными. И также осознавать, что вы коснулись только верхушки айсберга. Но эта история никогда не закончится, она бесконечна. И для меня в этом и вся прелесть, например, как сегодня: у нас была проблема, и мы пришли сюда [в квартиру Ника вместо, как обычно, зала].

И это было довольно забавно, потому что перед встречей я сказал, что чувствую, словно вечером мне нужно быть ближе, потому что я собираюсь говорить с вами о себе, о том, кто Я. И поэтому мне нужно, чтобы вы были рядом со мной, потому что мы во всём этом вместе, понимаете.

И вот мы здесь, сидим в моей спальне, в одной из моих спален, все вместе. Видите, как работает Моё желание? Выключил ли я вай-фай? Почему я пошёл с вами [в этот раз]? Видите, как всё работает. Ну, это путешествие; наслаждайтесь путешествием. Место назначения — дело скучное, не так ли? Наслаждайтесь путешествием.

 

Итак, Я провёл эти замечательные годы с Матерью. Их просто трудно описать. Мать вне какого-либо описания, Мать не поддаётся описанию. Моя Любовь к Матери превыше всего, она неприкасаема, невообразима, величайшая, наивысшая Любовь.

Но я всё ещё был Ник Бёррин. Я никогда не выставлял себя вперёд. Я всегда был тихим. Мать всегда хотела, чтобы я был непосредственно с Матерью, на личном уровне. Мать хотела, чтобы я не делал что-то определённое, а просто был рядом с Матерью. Будь то для того, чтобы достать платок из сумочки Матери, или налить чашку чая, или сходить позвать кого-то. Это всё, что Мать хотела, чтобы я делал, помимо всего остального, например, руководство туром по Индии, организация Королевского Альберт-холла, поездка в Россию. Все эти прочие вещи. Но самым важным было то, что Мать хотела, чтобы я был рядом.

И вы знаете, когда мне приходилось уходить от Матери, я выходил на улицу, и йоги подходили и спрашивали меня: "Как Мать? Как дела у Матери?" И я рассказывал им. Потому что лидеры никогда никому ничего не рассказывали о Матери. Так что у меня были прекрасные отношения со всеми, потому что я был тем самым большим организатором. Я организовывал всё для всех. И поэтому у меня были прекрасные отношения со всеми, и вы знаете, прелесть этих отношений была в том, что у нас не было мобильных телефонов. У нас не было интернета, не было электронной почты. Поэтому каждую неделю у меня должно было быть, наверное, 4 встречи с людьми, которые тесно со мной работали, чтобы сделать всё необходимое для того, чтобы Мать была счастлива. И мы построили удивительные отношения; не как друзья, а как работающие в вибрациях для Божественного.

И знаете, что меня так огорчает. У нас потрясающая команда, и у нас есть русские. И я хочу, чтобы вы начали осознавать, что именно так вы должны быть вместе, как это было у меня со всеми остальными. И единственный способ сделать это — общаться непосредственно лицом к лицу или хотя бы через Зум. И теперь, когда люди приходят на встречу, я хочу, чтобы они принимали в ней участие. И чтобы они делали что-то вместе. Чтобы вы установили эту связь. Неважно, нравится вам кто-то или не нравится, это не имеет никакого отношения к этому, дело не в дружбе, а в работе для Божественного. Вот что важно. Вот над чем вам нужно сейчас работать вместе. Потому что если вы так поступаете, вы создаете вибрации. Это помогает мне. Вы сохраняете ясность, потому что это то, что вы хотите делать. И это удивительно.

И вот Мать говорит мне: "Ты должен уйти и медитировать самостоятельно". Хорошо, я ухожу, ну знаете. Да, я счастлив, это легко, я не возражаю, я был с вами, Мать, я знаю, что всему научился, и я всё. С меня всё. Я больше не могу.

Потом, конечно, (вы знаете эту историю) Матери делают липосакцию, Мать говорит: "Ты едешь в Индию", — и я еду в Индию, а после Мать говорит: "Ты должен провести тур без меня. Ты проведёшь тур без меня".

Я полностью изменился, на тот момент я больше не был Ником Бёррином, я был гораздо бо́льшей личностью, потому что я должен был быть таким. На мне лежала ответственность за проведение тура и его успех. И никто из других лидеров не желал разбираться, они оставили это мне. И отчасти потому, что доверяли мне, а сами были не очень хороши в этом. Я был лучше, знаете. И я принимаю это.

И тогда я оставил сторону Матери и делал именно то, что хотел сделать, потому что я хотел такую жизнь, в которой мне не нужно было бы беспокоиться о вибрациях чего бы то ни было. Я хотел быть человеком, который может пойти куда угодно, делать что угодно, и чтобы ничто не беспокоило меня. Я никогда не хотел испытывать это чувство из серии: "Боже мой, а вдруг у меня блокировки?” С этой дурью нужно покончить раз и навсегда. Оставьте это в прошлом с сахаджа-йогой, это всё ужасно. Знаете, вы должны быть динамичными, мы должны быть способны делать всё, что хотим, мы должны быть сильными, смелыми и мужественными.

 

Затем Мать сказала мне уйти, отправиться в путь. Я отправился в это удивительное путешествие, чтобы осознать «Вне Всякого Сомнения Иерусалим — Золотой Город» и «Дейзи…». И у меня был потрясающий опыт, будь то в моей квартире, или в Испании, или в Пэгхеме, или где-нибудь ещё. И довольно часто после этих опытов мы выходили в центр Лондона.

И мы посещали такие места, как отель «Гросвенор Хаус» [Grosvenor House — люкс-отель в Мейфэре, одном из самых дорогих районов мира; интересное место с исторической т.зр.]. Потому что там была прекрасная лаунж-зона и играл пианист. И именно туда, я знал, Мать хотела пойти. Так что я приходил туда, Мать появлялась на диване, я сидел, и потягивал колу, и слушал пианино. А потом я говорил: "Так, мы идём на самый верх «Хилтона»”, — шли на высоту 28 этажей, в «Скай Бар» [«Хилтон», также как и «Гросвенор Хаус», расположен на улице Парк-Лейн]. Так что мы могли посидеть там, выпить ещё колы и смотреть на Лондон, смотреть на огни, чувствовать людей, чувствовать вибрации, знать, что мы меняем мир. Вот что мы чувствовали. Вот что я чувствовал. А потом в час ночи мы отправлялись в Сохо [квартал в центральной части лондонского Вест-Энда] и шли в бар «Италия». Бар «Италия» там с 1949 года. Лучший кофе в Лондоне. И мы наблюдали за всеми молодыми людьми, покидающими ночные клубы. А потом мы шли домой и спали. Мы сделали свою работу. А потом я мог сказать: "Мы едем в Пагхэм [прибрежная деревня на юге Англии, примерно в 2 часах езды на машине], берём одеяло и пару подушек, спим на пляже, смотрим на восход солнца и возвращаемся в Лондон до того, как люди выйдут на работу". Это было динамичное время, всё это происходило, а потом я сказал: "Мы едем в Испанию, потому что мне нужно уехать и посмотреть, что будет дальше". И мы делали все эти невероятные вещи.

А потом во время одного такого опыта Мать произносит: "Позвони мне, позвони мне". Когда я вернулся в Англию, я понял, что должен позвонить Матери, и у меня был номер Матери. Я позвонил в Кабеллу и в конце концов дозвонился до Матери со следующими словами: "Мать, знаете, я вижу Вас на всех улицах, Вы сидите в моей гостиной, Вы ходите со мной в рестораны и бары, Вы везде". Мать отвечает: "Я со всеми". И я говорю: "Я записываю это на диктофон и пишу". Мать произносит: "Продолжай писать, продолжай записывать, до встречи". И затем я думаю: "О, отлично, по крайней мере, это нормально, это нормально то, что я делаю. Это нормально — чувствовать себя таким, какой я есть". Но к концу августа всё начало стихать.

 

Аби хотела познакомить меня со своим другом, которого звать Тони. Он попросил меня рассказать о себе; я ответил: "Ну, сейчас я пишу книгу”, — “О, а о чём она?” — "Об ангелах и божественных случаях". Затем он произнёс: " Так, я приглашаю тебя на обед". И он отвёл меня на обед, и сказал: "Расскажи, расскажи мне об Ангелах," — "Ну, положи руки ладонями вверх; ты чувствуешь Ангелов вокруг нас сейчас?" — и он такой: "Господи, я чувствую себя потрясающе, это невероятно".

В итоге он сказал: "Так, ты приходишь и работаешь на меня, даже если будешь просто сидеть в шкафу. Мне всё равно, что ты будешь делать, но ты будешь работать на меня".  Я ответил: "Ну, я не очень-то хочу работать, понимаешь, я хочу продолжать свой опыт и продолжать писать". В общем, он отвёл меня обратно в свой кабинет и сказал: "Так, послушай, Ник, я уезжаю на три недели, вот мой стол", — это был огромный стол, — "это мой кабинет, это моя секретарша, я хочу, чтобы ты сел в моё кресло, а вот тут — целая куча брошюр о разработках и прочем. Я хочу, чтобы ты их просмотрел, заходи, когда захочешь, и мы поговорим через три недели".

И вот, я приходил каждый день, с 8 часов до 6-ти, просматривал всё, начал ездить и искать нужное, и к тому времени, как он вернулся, у меня уже было три заключенных сделки.  И вот таким образом я понял, что мне, ну, следует работать в этой компании. Очень быстро я осознал, что у меня есть определённый навык, а он был связан с тем, что в то время в Англии министерство здравоохранения собиралось закрыть все психиатрические больницы.  И я понял, что большинство домостроителей занимаются именно строительством новых домов. Это проще простого, каждый раз новый дом, новый дом, новый дом, новый дом. Но они при этом не знали, как поступить с большими викторианскими зданиями. Они просто не знали, что с ними делать. Что с ними делать? Так что мой конёк был в том, чтобы понять, как поступить с этими зданиями.

И вот, в течение следующих пяти лет я проводил время, путешествуя вдоль и поперёк страны, посещая психиатрические больницы. Конечно, вы можете подумать, что это странное занятие. Но вы знаете, что Господь Шива окружён бхутами и гоблинами. Я понял, что моя задача — уничтожить эту негативность в этой стране раз и навсегда. Так что я посетил все эти больницы. И купил довольно много этих больниц. Одну в Корнуолле, другие около Хоршема, в Халле, Лидсе, Шефилде, Ланкастере, повсюду. И я собираюсь привести только один пример того, что я сделал. Потому что он довольно любопытный.

 

Итак, в Ланкастере была психиатрическая больница, которая была одной из первых психбольниц, построенных в Англии, в форме буквы “Н”, ужасная вещь. И никто не хотел, в общем-то, её покупать, потому что они не знали, что с ней делать, ведь это была психиатрическая больница площадью 250 000 квадратных футов [что равняется примерно 23 225 квадратным метрам]. Здание в передней части, которое было включено в список 2-го класса, что означает, что с ним ничего нельзя делать, было административным блоком. А за ним находилось то самое здание “H”, высотой, наверное, в четыре или пять этажей, и три верхних этажа были заполнены камерами с мягкими стенами. Так что вы можете представить, какие люди жили в этой психбольнице.

Теперь она была пуста. Я говорил своему архитектору: "Так, я иду туда. Один; вы можете пойти со мной, если хотите. И я собираюсь пройти вдоль и поперёк каждый коридор в этом здании. А потом я хочу, чтобы вы послали двух или трёх человек из вашего отдела и чтобы вы нарисовали эту больницу, каждый квадратный дюйм этой больницы. И я пойму, что с этим делать". Я шёл в эту больницу, и ничто меня не пугало, я не боялся, нисколько. Я просто знал, что у меня есть работа, которую я должен сделать. И она заключалась в том, чтобы снести это здание, несмотря ни на какие обстоятельства. А потом случилось так, что они прислали мне чертежи. Сделка заключалась в том, что я заплачу министерству здравоохранения миллион фунтов стерлингов при наличии разрешения на планирование. Так что если я получу разрешение, я заплачу им. Тогда я договорился со своим архитектором: "Вы сделаете чертежи за 10 тысяч". "Да, но это стоит 50", "Да, вы получите дополнительные 40, но сейчас это 10 тысяч".

 

И тогда я сделал следующее — вот это как раз важно, я уже рассказывал вам эту историю, — я ходил на эти большие встречи, с проектировщиками, товарищами историками, "летучими мышами", ну, вы знаете — "летучие мыши", заботящиеся о природе [люди, которые проверяют старые здания на наличие проживающих там летучих мышей, и если они там есть, то их нельзя прогонять], — дорожниками, бог знает с кем, но со всеми, кого только можно представить, кто имеет отношение к строительству. И я сидел там, Мать сидела в конце стола со Шри Кришной. Я позволял этим людям тешить своё самолюбие [они делали примерно так]: "Да, но вы не должны делать этого, и это тоже должно быть принято во внимание", — и всё такое было. И у меня был отличный архитектор, который всегда говорил одно и то же, на каждой встрече: "Что я сделаю, так это достану свой шезлонг из машины, сяду, сделаю наброски, и мы убедимся, что то, что мы здесь строим, соответствует существующим зданиям". И они поддавались на это. И тогда Мать садилась в медитацию, и когда Мать открывала глаза, я знал, что пришло время говорить. И тогда я подводил итоги, говоря: "Так, дорожник, я понимаю, нам нужна кольцевая развязка, хорошо. Мы примем во внимание, что это здание внесено в список памятников архитектуры. Мы позаботимся о том, чтобы здания, которые мы строим, были в хорошем состоянии. И что мы построим столько домов или застроим столько квадратных метров, сколько нам разрешено”.

Затем я попросил членов комиссии — членов комиссии по планированию — встретиться со мной в психбольнице. Я встретил их в фойе; их было, наверное, всего 15 человек, но пришли только 5 или 6. И я сказал им: "Меня зовут Ник, я из «Рэйвен Групп» [инвестиционная компания по недвижимости]. Мы хотим переоборудовать эту больницу или что-то ещё с этим сделать и построить несколько новых домов". Но потом я сказал: "Я хочу, чтобы вы поднялись на верхний этаж, спустились вниз, прошли по всем коридорам и посмотрели, что вы чувствуете об этой психбольнице. А потом приходите и встретьтесь со мной в холле".

Через полчаса, или через 40 минут, мы все собрались в холле. И я сказал им: "Вы почувствовали, как это здание ощущается. Вы знаете его историю. Действительно ли вы хотите, чтобы я перестроил заднюю часть здания под квартиры и дома для проживания семей. Разве вы согласны, чтобы в этом здании воспитывались маленькие дети, малыши?" — "Абсолютно нет, вы можете снести его".

Вот так, одним махом мне разрешили снести 250 000 квадратных футов этого здания. А потом я спроектировал сто восемь домов. Естественно, их должно было быть сто восемь. И ещё мне нужно было разрешение на строительство, у меня было восемнадцать месяцев, чтобы получить разрешение на строительство, прежде чем я должен был заплатить миллион фунтов.

Моя компания должна была заплатить миллион фунтов. До истечения этого срока оставалось шесть-восемь недель, а у нас все ещё не было разрешения на планирование. Тони, который руководил компанией, вызвал меня к себе и спросил: "Ник, что нам делать? Нет у меня миллиона фунтов. Что нам делать?" Я ответил: "Ну, я не знаю, что-нибудь придумаю".

В общем, я вернулся в свой офис, и моя секретарша говорит: "Ник, там человек из отдела развития недвижимости Совета Ланкастера — глава отдела развития — на проводе".

Я взял трубку: "Алло". Человек проговорил: "Вы покупаете больницу Ланкастера, не так ли?" Я ответил: "Да". А он мне в ответ: "Вы знаете, что у вас есть 30 акров леса на севере?" Я ответил: "Да". Он продолжил: "Мне нужен этот лес". Я произнёс: "О, правда?" — "Да, но я не только хочу лес, я ещё хочу, чтобы вы заплатили мне 20 или 30 тысяч фунтов". Я спросил: "Почему?" Он мне ответил: "Потому что я собираюсь превратить это место в городскую прогулочную зону Ланкастера. И если вы дадите мне 30 тысяч фунтов, я получу ещё 30 тысяч из лотерейного фонда". И тогда я предложил ему: "Ладно, могу ли я встретиться с вами завтра в кафе, на вершине холма, который окружен кладбищами, а рядом находится психбольница? И можем ли мы поговорить обо всём этом?" Он ответил: "С удовольствием".

И вот я встаю в четыре утра, ловлю поезд на север к Ланкастеру. Иду в это кафе; на мне хорошее длинное пальто и костюм. Сажусь за столик с этим мужчиной; и он говорит мне: "Раз мы договорились по этому делу, может, вам ещё что-нибудь нужно?" Я отвечаю: "Мне нужно разрешение на строительство жилищного комплекса к следующей неделе". И он сказал: "Да, я могу это устроить. Вы даёте мне 30 акров и 30 тысяч. И можете получить своё разрешение на строительство. Но не хотите ли вы ещё несколько домов? Может, ещё десять?" На что я ответил: "Нет, нет, я не хочу больше домов, я просто хочу свои сто восемь, большое спасибо".

 

Итак, сделка была заключена. В то же время я продал проект, пока получал разрешение на строительство, за 2 миллиона. Плюс я договорился о совместном предприятии в отношении имеющихся построек, относящейся ко второму классу, которые я переделал в огромные дома; на днях я посмотрел, что выставлено на продажу, и там четыре из 21 домов, или сколько там было, выставлено на продажу. И они в точности такие, как я их проектировал. И они великолепны, потому что мы не хотели делать на этом деньги, мы просто должны были избавиться от них. Потому что это было ненужной ношей. Поэтому я сделал из них именно большие дома. С огромными большими гостиными, кухнями и спальнями, и всё, что нам оставалось сделать — это остаться без убытков.

И в последний момент я сказал фирме «Глисонс», которая была моим партнёром: "Я не хочу этим заниматься". Они ответили: "Не волнуйтесь, мы купим у вас. Сколько вы хотите?" Я сказал: "На ваше усмотрение", — "Мы дадим вам 325 000", — "Отлично". И они были моим партнёром по строительству новых домов. Они собирались построить дома, если я получу разрешение на строительство, и дать нам 2 миллиона. Я получил разрешение на строительство, мы получили 2 миллиона и расплатились с министерством здравоохранения. Я отдал архитектору его 40 тысяч.

 

Таким образом, мы заработали 1,325 миллиона, и тут у нас с Тони возникла идея. Мы подсчитали, сколько стоят все дома, 108 новых домов и вдобавок к ним перестроенные, — о, а ещё у нас была здоровая церковь, которая была выставлена на продажу, половина её была на продаже, — и выходило потрясающе, просто потрясающе, абсолютно потрясающе, вы не поверите. И ещё был коттедж. Все эти остальные постройки, которые нам не разрешили снести. И я сказал человеку из «Глисонс»: "Хорошо, если бы вы продали всё, всё недавно построенное жильё, вы бы получили 15 миллионов (на сегодняшнем рынке). Я хочу 50% от всего, что вы заработаете свыше 15 миллионов". И я не мог в это поверить, но он пожал мне руку.

Через три с половиной года, когда разработка была завершена, они передали нам чуть больше миллиона фунтов. В этот раз мы ничего не сделали. Мы не заложили ни одного кирпича, мы ничего не сделали.

Так я начал осознавать, что Божественность со мной. К сожалению, я работал на эту компанию, получал зарплату, но всё-таки они дали мне процент от прибыли. В любом случае, после пяти или шести лет работы с этими больницами у меня появилось много других историй. Я имею ввиду, я могу рассказать вам историю о Хотем Холле. Хотите ещё одну историю, у нас есть время? Я понятия не имею, сколько сейчас времени. О, это будет долго, 2 часа запись будет.

 

Я расскажу вам быстро. В Патни [Putney] был зал под названием Hotham Hall, в котором «Роллинг Стоунс» дали один из своих первых концертов. Мы были компанией по развитию недвижимости, у нас были офисы в Челси, и мы переехали на Мокхэм-стрит, в самый центр Лондона. Когда мы переехали в наш офис, он до этого принадлежал другой девелоперской компании. Однажды пришло письмо из банка: "Бла-бла-бла-бла, здесь Хотем Холл, вы должны нам столько-то денег". Я пришёл, Тони вызвал меня и сказал: "В чём дело, как по-твоему?" Я сказал: "Очевидно, дело в людях, которые владели этим зданием, а теперь перешли под контроль управляющих, и которые также владели этим Хотем-холлом. Я позвоню в банк и узнаю, можем ли мы его купить". Тони мне ответил: "Ага, отлично". В итоге он звонит им и говорит: "Мы только что получили это письмо, которое мы открыли, потому что теперь мы владеем этими офисами". И банк предложил: "Что ж, приходите к нам". И мы пошли к ним, Тони заключил сделку, и мы купили этот Хотем Холл. И это был прекрасный, замечательный зал.

А предыдущие люди получили разрешение на перепланировку его под офисы, что они частично и сделали. Так что там было много стальных конструкций, ну, вы понимаете. И я посмотрел на зал и подумал: "А ведь я могу сделать из этого здания 11 мансардных квартир". Я сказал Тони: "Позволь мне заключить эту сделку. Дай мне всё спроектировать, дай мне это сделать". И в течение следующего года я отстроил это здание. Когда мы проделали половину работы, Тони сказал: "Ник, мне нужны деньги. Нам придётся продавать их людям вне плана". Я возразил: "Нет, Тони, мы не станем этого делать. Я хочу закончить здание, потому что мы получим по крайней мере на 50, 60, 70 тысяч за квартиру больше." Он мне ответил: "О Господи, я знал, что ты это скажешь". Я произнёс: "Ну, просто доверься мне." И он проговорил: "Хорошо, достраивай."

Итак, я достроил. В конце Тони спросил: "Что ты хочешь сделать?" И я ответил: " Что я хочу, так это устроить банкет с шампанским. И я хочу пригласить всех, кто может быть заинтересован в покупке одной из этих чудесных квартир. А сделаем мы вот что: прикрепим на дверь список с ориентировочными ценами. И у нас будет наш адвокат в фойе, потягивающий шампанское, и люди смогут приходить и делать ставки на квартиры". И был один парень, который подошёл ко мне и сказал: "Я хочу квартиру 8. Я её хочу. Как я могу её получить?" Я ответил: "Просто напишите в письме, что “я заплачу на тысячу фунтов больше, чем самая высокая цена”". Так он и сделал, и заплатил на 48 000 фунтов больше, чем было указано в списке. Но мы заработали ещё 450 тысяч, или сколько там было. И мне самому удалось купить одну из лучших квартир. Которую я продал в 1997 году за 495 000 фунтов, а пять лет назад она была выставлена на продажу за два с половиной миллиона. Это было потрясающе. Моя гостиная была 36 футов в длину и 23 фута в ширину [примерно 11 метров в длину и 7 в ширину]. У меня было 2 спальни, 2 ванные комнаты, кухня, комната отдыха с телевизором и сад. Это было потрясающе.

А потом я услышал, что Мать приезжает в Лондон, примерно в 1997 или 1998 году, чтобы выступить в Королевском Альберт-холле. И я поехал. И кто-то подошёл и сказал мне: "Мать хотела передать тебе сообщение. Ты должен прекратить заниматься развитием недвижимости".

Через несколько недель я почувствовал себя очень плохо и понял, что должен всё это прекратить. Я сказал своей секретарше: "Найдите мне сегодня вечером врача". Она мне ответила: "У меня есть для вас врач, он частный доктор". Я произнёс: "Отлично". Я пошёл к дому этого товарища, и на круглой дверной вывеске было указано имя доктора, и я постучал в дверь. Он открыл дверь, посмотрел на меня и воскликнул: "Боже мой. У вас сильное истощение!" Я ему в ответ: "Да, точно". Он сказал: "Вам нужно немедленно сдать анализ крови". И я сделал все эти анализы крови, и у меня была очень сильная железистая лихорадка. И потом врач сказал: "Вы не сможете работать в течение года. Я собираюсь дать вам больничный и хотел бы пригласить вас на ужин, потому что я думаю, что вам нужна моя помощь". Я произнёс: "Да, пожалуйста". И вот мы сидели за ужином, и он сказал мне: "Расскажите мне всё, чем вы занимаетесь". И я ответил: "Ну, я работаю на этих ребят, и эти ребята — очень известная английская семья, очень богатая". Врач сказал: "Да они так вас убьют. Вы должны уйти". Он выписал мне больничный на три месяца, а потом сказал: "По истечении этих трёх месяцев возвращайтесь, и я выпишу вам ещё на три месяца". И я вернулся в свою квартиру, забрался в кровать и не вставал с неё, кроме как вылезти, чтобы поесть, около 3 или 4 недель. И тогда что-то сказало мне: "Твоя жизнь в Лондоне закончена. Тебе нужно поехать и жить у моря". И я поехал в Дувр. И проехал вдоль всего побережья. Пока не добрался до Элмера. И когда приехал в Элмер, я вышел на пляж. Я сел на берегу и произнёс: "Это мой дом, я должен быть здесь". Я обернулся, и один дом на пляже был выставлен на продажу. И я купил его, а дальше уже всё остальное — всем известная история.

Так я переехал сюда. Потом я построил этот удивительный дом, назвал его «Новая Англия» [New England], сел там и сказал: "Да, Мать, я готов заняться книгами". Но время ещё не пришло.

Потом я женился, у меня родились дети. А потом в 2009 или 2008 году Мать появилась передо мной и сказала: "Твой брак подошёл к концу. Ты должен начать работать для меня всё время". Затем я переехал в Растингтон, и Мать была в гостиной, когда я зашёл посмотреть одну квартиру. Моим детям понравилось. Они не хотели оттуда уходить. И вот через несколько месяцев я въехал в эту квартиру в Растингтоне. И Мать была там 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Я был немного в шоке и тогда спросил у Матери: "Почему Вы хотите быть со мной? Почему Вы не хотите быть со своим мужем и сахаджа йогами?" Мать ответила: "Нет, я хочу быть с тобой".

И так постепенно я начал понимать, что происходит что-то серьёзное, и что теперь моя жизнь будет полностью посвящена Матери. И мне нужно было понять, кто я и что всё это значит. И вот я начал делать записи на диктофон.

 

Я опустился на пол перед Матерью, которая сидела на диване. И то, что произошло, — это последние 40 страниц книги «Вне всякого сомнения…». И эти последние 40 страниц, о которых я говорил вам так много раз, очень важны для вашего понимания. Потому что я должен был понять: каковы мои отношения с Божествами? Откуда я так хорошо знаю Мать? Откуда я знаю, что именно нужно делать для Матери? Почему Мать хотела, чтобы я был рядом? Почему Мать тогда сказала: "Нет, для Меня удивительно встретить Тебя в Моей Жизни"? Все эти вещи начали вступать в действие. И я начал осознавать, что должен взять на себя ответственность за Мать. И это был очень насыщенный период моей жизни. И я сидел и читал «Дейзи…» ночь за ночью. И я осознал Божеств, которыми я на самом деле являюсь.

 

И я знал, что осталась последняя вещь, которую я должен открыть в себе, чтобы я один смог достичь Богореализации. И это та хитрость, которую вам нужно понять, чтобы расти сейчас. И она связана с тем, что Мать спросила меня: "Кто важнее Тебя?" Я подумал: "Ну, должны же быть другие люди, которые важнее меня". Но Мать произнесла: "Нет никого важнее Тебя". И я просто сел там и подумал: "Хорошо, я вроде как понимаю это, ну, знаете, я испытал, что такое быть Вами. Я испытал Божественность. Я превращался в Шри Ганешу; я был Шри Картикеей. Я был всеми этими разными Божествами, понимаете. Но как я могу полностью стать всем этим?” И Мать сказала мне: "Ты должен быть достойным". И это было — бац, бинго, как вспышка света. Так я просидел там ещё несколько ночей. И я никогда не записывал на диктофон, что тогда произошло. Наверное, потому что мне не было дано записать то, что произошло. Потому что если бы я отвлёкся, то, возможно, ничего бы не произошло. И тогда я осознал себя, я осознал, что Я — Мать, часть Матери. Я — Божества, которых вижу. И Я полностью и абсолютно достоин Матери. Бога, Господа Шивы. Всех Божеств. И в ту ночь я сидел в медитации, и всё изменилось. Моё существо изменилось. Моя Сахасрара изменилась. И все Божества поднялись из Моей Сахасрары и встали вокруг Моей Сахасрары. А затем из Меня поднялась Мать, и это просто неописуемо. И я понял, что с этого момента моя жизнь изменилась навсегда, и Мать сказала: "Теперь ты должен занять моё место и сесть на диван, где сижу я, и ты обязан это сделать". И я принял это.

 

И теперь, 10, 12 или сколько там лет спустя, я принимаю то, что я должен делать, и всё, что я делаю, каждый день — это то, что я чувствую, что я должен делать для себя, для Божеств, для Матери, для вас. Для мира. И для меня не имеет значения, не важно, кто я такой, это не важно. Я никогда не думаю о себе, кроме как о парне по имени Ник Бёррин, который здесь только для того, чтобы помочь или делать то, что я должен делать. Так что вы должны чувствовать, что вы здесь, чтобы испытать как можно больше. Наслаждаться этой совместной жизнью, пока мы здесь, потому что мы уйдём в мгновение ока. И я не вернусь в течение тысячи лет. Так что, возможно, вы вернётесь в своей следующей жизни в поисках меня, но меня здесь не будет. И что вы должны осознать, — я только что заметил — что вы должны осознать, так это то, почему вы должны быть здесь сегодня? Как Мать нашла вас? Достойны ли вы внимания Бога? Вам суждено быть здесь? Есть ли кто-то более важный, чем вы, ребята? Но дело не в эго, не в том, чтобы быть особенным. Дело в вашем сердце. Это о любви. Это обо всём, что является хорошим на Небесах. Дело не в том, чтобы быть лучше других, не в том, чтобы выставить себя напоказ. Каждый день вы должны идти вперёд, каждый день — это путешествие, вы никогда не доберётесь до места назначения. Я никогда не смогу рассказать вам — я никогда не смогу осознать всё. Я сделаю всё возможное, чтобы осознать, что конкретно важно для человечества, и я задокументирую это, и вот почему книги так важны, вот почему мы должны так усердно работать, чтобы завершить их. Потому что мы должны их сделать, потому что иначе ничего не останется.

Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, говорит ли кто-нибудь ещё Истины, но Истины нет нигде. Не так, как здесь. Она как золото, она чистая, прекрасная, это всё, что вы только могли желать. И я хотел, чтобы вы поняли, что ваши жизни похожи на мою, если вы посмотрите на путь, который вы прошли, и посмотрите на то, что с вами произошло, куда вы отправлялись, что происходило, почему. И если что-то и было не очень, если бы это не было неприятно, если бы вам не пришлось бороться, чтобы найти себя, тогда вы бы не добрались сюда, вы бы не стали заморачиваться. Если бы в вашей жизни всё было хорошо и все были счастливы, вы бы не захотели узнать Истину. Вы бы не захотели узнать, как стать лучше, как чувствовать себя в порядке. Что бы ни случилось с вами в прошлом, с этим покончено. Это не имеет значения, но что бы ни случилось, насколько бы плохо это ни было, это заставило вас прийти сюда сегодня, и без этого вас бы здесь не было; так что всё, что с нами произошло, является позитивным, если вы посмотрите на это, почувствуете и осознаете это правильным образом. Вы были направлены сюда. Я был направлен сюда.

 

Я сказал себе, когда у меня были все эти деньги: "Я не собираюсь оставаться, если не узнаю правду к 30 годам". Потому что — в чём смысл? Сколько можно пить шампанское? Вы знаете, нет никакого смысла, какой в этом смысл, это пустая трата времени, понимаете. Так что вы должны осознать, какой это дар, и, знаете, в определённом смысле не имеет значения, что вы делаете или не понимаете, кому какое дело, это не имеет значения, это не важно. Важно то, что вы чувствуете всё, что вам нужно делать, вы чувствуете свою жизнь и перестаёте думать об этом. Потому что ваши мысли — это не ваши мысли, они исходят от всей негативности. Я ни о чём не думаю, я ни о ком не думаю, я просто знаю. И я знаю через чувство. Поэтому вы должны осознать, что — ну, вы можете задавать мне любые вопросы, вы можете задавать мне миллион вопросов, вы можете сидеть здесь вечность. Да, но это не изменит вас, это не ответ. Ответ в том, чтобы забыть прошлое, покончить с ним, прошлое — это транспорт, который доставил вас сюда.

Так что если вы примете это, если вы примете — я должен принять, что я был, знаете, в школе с трудными условиями, у меня дислексия, все говорили, что я идиот, ну, знаете. Я принимаю это, и это здорово, слава Богу. Потому что дислексия заставила меня пойти в эту трудную школу. Чему меня научила эта трудная школа? Она научила меня быть самодостаточным, научила меня стоять за себя. Она научила меня работать с людьми, которые там были, какими бы ненормальными они ни были. Ага, а что сделала для меня сахаджа йога? Мне пришлось иметь дело со всеми этими сумасшедшими людьми, понимаете, 500 сумасшедших людей со всего мира в туре по Индии. Все были больными и обделавшимися, знаете ли. И мы должны были разбираться с этим, мы должны были наслаждаться этим. Мы должны были спать в грязи, на бетонных полах и петь баджаны до четырёх утра, ради чего? Видите?

 

Поэтому сегодня особенный день, потому что Я рассказываю вам о Себе, о Своей жизни, о Себе самом. Об особенности Шри Калки. 

 

Спасибо большое. 

 

 

Я снимаю шляпу. Вот, я вам сейчас покажу, вот так появляется Уильям Блейк. У нас есть шляпа? У нас нет шляпы.